Âλεκς Χοροψυλοβ, 41 - 11 сентября 2011 21:15

Снизу зеленое море просвечивалось столбами золотого света, угасающими в темной бездне, из которой выплывали недоумевающие рыбы и неторопливо планировали рядом, лениво омахивая себя плавниками. Вверх уходили жемчужные грозди выпущенного воздуха, сливаясь над головой со светлыми озерами в которых покачивались темные днища лодок и суетливые таиландцы подергивали слизкие веревки, тянущиеся на дно. Тихо, так тихо, что слышно как бьется собственное сердце, и рядом Рафа с бульканьем стравливает воздух. Из темной бездны отделилась большая тень и мерно двигая веслами проплыпа под Рафой. Он задергал рукой, тыча натянутый палец вниз и воздух громче и быстрее стал лопаться над его трубкой.
«Да, да, я вижу» , - также беззвучно кричала Эля, улыбаясь, глядя на поднимающийся из глубины малахитовый панцирь. Черепаха развернулась к ним и начала грести быстрее. Вот стала различима тупая рыбья физиономия, мутные глаза и большие желтые зубы. «Рафа, мне страшно» - поворачиваясь к нему, пыталась сказать она, но в маску больно ударила резиной ласта, замельтешила, быстро от нее удаляясь. Он толкнулась от невидимого ничего ногами, начала грести вслед за дергающейся рафыной ластой, схватилась за скользкую ногу и тот час же почувствовала удар второй ластой в маску. В глазах потемнело и что-то больно начало бить по пальцам, которыми она вцепилась в лодыжку. Сзади тихо и муторно начал нарастать какой-то звук, переходящий в животный вой и что-то уже тянулось по ее ступне, внутри все застыло и сильнее жмуря глаза, со сжимающимся сердцем, она била и била ногами во что-то мягкое, заглушая собственным криком вой тянувшийся сзади, сильнее, до боли в ногтях, сжимая руку, пока по ее лицу хлестала холодная ласта и к горлу подходил мягкий комок и по телу пошла ледяная судорога, выворачивая левую ногу.
- Эля, Эля, Эльза! – она быстро моргнула, увидев перед собой зубы, опять сжалась, размахивая ногами и спазмически сдавливала свои пальцы, но что-то мягкое и прохладное гладило по лбу и трепало волосы.
- Эля, Элечка, все хорошо, хорошо, успокойся. Успокойся, это я, слышишь, - мягко говорил голос и она открыла глаза, в полумраке увидела родные трещинки на темных губах матери, с блеснувшей в них искрой коронки, и вдруг резко согнулась от боли внутри, поднявшись с постели, уронив с лица валик мокрого полотенца на простынь, перегнулась с кровати и вырвала соленым на пушистый волан своего тапка.
Что-то липкое и горькое лилось изо рта, глаза начало резать от слез, в животе что-то сильно и больно сжималось и было больно опираться на руки, перегнувшись с кровати.
- Элечка, вытри личико, - мать подала ей влажное полотенце и боясь разогнуться, Эля поднесла белесое полотенце к лицу и увидела темные пятна под неровно обломанными краями ногтей.
- Мама!
- Все хорошо. Успокойся. Успокойся, - и мать помогла ей сесть на кровати, вытирая прохладным полотенцем ее лицо. - Все хорошо, хорошо, - мягко приговаривала мать, окуная полотенце в ведро стоявшее у нее в ногах.
Эля потянула за шнурок настольной лампы на тумбочке и во вспышке резкого света блеснула улыбка на загорелом лице мужчины, который развалившись на всю фотографию, опирался о плетеную спинку кресла.
Эля резко вскинула руку к фоторамке, вскрикнув от боли протянувшейся по всему телу от внезапного движения, и перебарывая, схватила и кинула портрет в дальнюю темноту, откуда послышался звон бьющегося стекла.
- Хватит! Хва-а-а-а-атит! – крикнула она, и резко вдыхая воздух, что бы крикнуть что-то еще, она от боли потеряла сознание и бессильно упала на мокрую подушку.
-Ох беда-то, беда, - сказала мать, тяжело поднимаясь с кровати и потирая левое запястье.