ХВБ+ПВ, 57 - 17 декабря 2011 21:59

[I]Цыгане (3)[/I]

Когда наблюдаешь мир искоса, замечаешь многое, чего не видят прямосмотрящие: маленькую шмыгливую девушку в сером пуховом наряде, словно сотканном из запыленной паутины; особые искорки, которые появляются в глазах брата перед тем, как он изобретет очередную штуку; церемонные ухаживания бабушкиного кота за соседской кошечкой, начинающиеся с долгих переглядываний через забор и заканчивающиеся через три дня взаимным ленивым вылизыванием при вечернем солнышке; фигурки, живущие странной жизнью на обоях и занавесках; замки, корабли и драконов, проводящих свою короткую, полную изменений жизнь в небе; массу историй, загадок и таинств, сокрытых в тени крапивы и лопухов. Но многого и не видишь. Так, перепуганная девочка никак не могла увидеть, что цыганка искала деньги, которые где-то вокруг табора разбросал вчера вечером в кураже её пьяный муж. И уж, конечно, девочка не могла понять, что цыганке лишь немногим за тридцать.

Цыгане останавливались в этих местах с давних пор, ещё с того времени, когда село было торговым и здесь проводились конные ярмарки. Цыгане были кузнецы, лошадиные лекари и лудильщики. Цыганки, если и подрабатывали гаданием, то очень редко: для этого бабам приходилось тайно пробираться в табор с завернутым в платок десятком яиц или куском убоины или полотенцем и долго уговаривать какую-нибудь косматую полуслепую старуху. На зиму цыгане уходили в южные области России. Потом коневодство в селе зачахло, но цыгане приходили на прежние места, помня сочные луга, недоверчивых, но незлых аборигенов и чтя обычай предков.

Во времена, когда проводилась компания по «одомашниванию» цыган почему-то табор заточили именно в этом селе. Тогда для них выделили новопостроенный двухэтажный восьми квартирный дом, который цыгане мгновенно превратили в единое стойбище. Им также выделили земли под огороды в месте, где стояли домишки для ссыльнопоселенных, оставшиеся с царских времён. Огородничеством никто заниматься не стал: была охота вырубать тополя, корчевать пни и сносить домишки; в домишках занялись разным промыслом, в основном, по-прежнему, работали с металлом, правда, стали делать и подпольную водку. Однако и плоды сельского хозяйства у цыган не переводились: летом овощи и картошку тащили с близлежащих огородов, зимой – из сараев и ям. Так что, когда при первой политической возможности табор снялся с места, оставив полуразобранный дом со снесенными внутренними перегородками, сельчане вздохнули с облегчением. Но относиться к цыганам стали хуже.

Впрочем, попытки вовлечь бродячий народ в культурную жизнь социалистической страны оказались более успешными. Село было известно своим летним праздником песни, который проводился в первое воскресенье перед летним равноденствием. На стадионе строилась большая сцена, оснащенная громоздкой аппаратурой, вокруг стадиона ставились палатки, в которых торговали пивом, лимонадом, леденцовыми петушками на палочках, сушеной картошкой и конечно, пряниками. В селе была своя пекарня, особо славившаяся пряниками, которые делались по старым рецептам, с непременным использованием крахмальной патоки, мёда и мяты (все продукты собственного производства, не покупные). Делались и большие праздничные пряники с брусничным или клюквенным повидлом. Запах свежевыпеченных пряников каждый четверг разливался по селу, и распространялся грузовиками на сотню километров по району и даже до Каргополя. И как будто на запах же пряников съезжались на праздник песни ансамбли и солисты со всей округи.

Песни пели разные: народные, эстрадные и даже арии из опер, кроме того, всегда присутствовала танцевальная группа из соседнего Федова и частушечница Аксинья из-за реки, сопровождаемая директором клуба лично, который один мог удержать её от внезапного взрыва искромётных, но политически неграмотных или даже неприличных частушек. Цыгане тоже всегда выделяли своих для участия в концерте. Девочка не застала того времени, когда на сцене заливался соловьём Мишка, про которого вспоминали её мать и тетки: теперь блистали сёстры Ляля и Маша, не то близняшки, не то удивительно похожие друг на друга погодки лет четырнадцати.

Они были красавицы: стройные, гибкие, с огромными живыми глазами, полными улыбчивыми губами и роскошными черными косами, такими чёрными, что даже самый яркий солнечный свет тонул в них, не вызывая блеска. Они пели старинные таборные песни, ничего общего не имеющие с салонными романсами, к которым мы привыкли. Их голоса, казалось, рождались не только из груди, но и из ступней, кончиков пальцев, из всего их естества, и изливались не изо рта, а отовсюду, из всего окружавшего их мира. Когда они танцевали, их тела переставали быть сочленением костей, суставов и мяса, а становились шёлковыми лентами, вольно извивавшимися независимо от принципов анатомии. И пока они творили чудо огня и ветра посреди сцены, в стороне безмятежно и почти неподвижно пара цыган управляли мелодией и ритмом.

• 
• 
•