Саша, 61 - 28 июня 2010 12:30

Мужское бессилие
Самое страшное чувство, которое приходится пережить мужчине — это бессилие. Речь идет не о сексуальных неудачах — не столь важно такое, как этому придают значение. А бессилие что-то изменить или что-то сделать на поворотах судьбы — вот это действительно страшно.

Моя жена щедро одарила меня подобным переживанием. Сбежав на последних неделях беременности на сохранение в роддом («Я не верю, что если начнутся роды, ты сможешь довезти меня до роддома» - автомобиль в гараже, отец — водитель с многолетним стажем на пенсии, каждый день дома, предпосылок для стремительных родов — никаких, до роддома — полтора часа при самых худших обстоятельствах, знакомая акушерка — в 10 минутах ходьбы от дома). Две недели коротких встреч по вечерам (подачки дежурной медсестре, чтобы позволила постоять несколько десятков минут на лестнице, короткий взгляд в глаза, в котором читалась дикая помесь страха и упрека, её неуклюжие жалобы и очень часто неловкое молчание). Я уже был выброшен из процесса, в борьбе между искренними касаниями и чувствами и привычными действиями победили комплексы и глупые установки.

Две недели барражирования под стенами роддома. Не знаю, нужны ли были те лекарства, которые попросила меня достать знакомая акушерка, видя мое состояние. Но я наслаждался каждым мгновением — я мог что-то сделать полезное, я мог действовать, какие-то мои действия могли быть полезными. Встреча с таинственным, постоянно озирающимся по сторонам типом, заключенная в подворотне сделка, его трясущиеся руки, когда он передавал ампулы. Но мне тогда ничего не стоило влезть в какой-то бандитский притон за апельсинкой, как в известной истории.

Я продолжал сражаться, один за двоих. Попадание в роддом однозначно заканчивается кесаревым через две недели. Практически без вариантов. «Оттягивать до последней возможности, использовать все возможности для естественных родов» - так вроде мы решили, как только над беременностью начала сгущаться перспектива скальпеля. Она не возражала. Я продолжал бороться. В каждом разговоре с завотделением ( от неё во многом зависело решение о кесаревом). В манипуляциях медсестрами и санитарками, у которых формировал мнение о том, что нужно подождать. Знакомая акушерка (моя одноклассница, тогда ещё бесправный медик-интерн) пошла практически на открытый конфликт с завотделением. И на пике всего этого — сказать «Нет» вошедшему врачу — это всё, что требовалось от жены. С полной силой я познал бессилие, когда узнал, что на отказ у жены не хватило решимости. Несколько этажей бетонных плит. Я бы предпочел взломать их ломом и кувалдой, только чтобы быть рядом с женой. Но она сказала «Нет» тем, кто боролся за неё. Она отгородилась стеной куда более страшной — своим правом принимать решения.

бессилие, темной пеленой упавшей на глаза и железной рукой сдавившее горло, когда узнал о диагнозе отца — рак печени. Врач только грустно покачал головой — такое если и лечится, то не в таком возрасте, не в таком состоянии (чего греха таить, любил отец приложиться к бутылке, так что от печени спасать было уже практически нечего). Несколько недель безумного напряжения: утром к отцу в кардиологию, вечером к жене в роддом — прорвались жгучими слезами, уже потом, дома. Это единственное, что оставалось... бессилие нескольких месяцев агонии, разбавляемых заботой о малыше — с каким нетерпением я ждал возможности забрать их с женой из роддома! Теперь большая часть всего зависела от меня.

И тогда я справился. С трудом возвращающаяся к реальности после удара наркоза и порезанного живота жена так и не смогла вспомнить первых недель, когда я её кормил едва ли не с ложечки. Когда переваливал её в полусонном-полубезсознательном состоянии с кровати на кресло, прикладывал к груди малыша, укладывал обоих обратно, когда малыш насыщался. Когда выдавливал из жены молоко практически в прямом смысле слова: продолжительный массаж до кормления, чуть короче — после, снимая спазмы и перетяжки в грудях. Однако даже это жену не убедило. Ни в чем. И скорее всего, в нашу последнюю встречу её только напугала моя фраза о том, что хочу второго ребенка...

Но не смог пробиться через плиты отчуждения. Ни к ней, ни к отцу. Нагромождение глупостей, условностей — и слова перехватывал спазм в горле, и гасли мысли. Только один раз, с малышом на руках, я сумел дать прорваться своим чувствам. И плакал тогда под внимательным и мудрым взглядом маленьких глаз, ничего не имея возможности сделать больше. бессилие. Жизнь и смерть - на весах. А ты только смотришь на колебания этих весов — и от тебя ничего не зависит.

бессилие. Теперь я только пожимаю плечами во время скандалов с мамой. Вернее пожимал, нет ее уже...Она считала, что должна доказать свою правоту любой ценой и любыми средствами — увы, я тут ничего не могу изменить. Только пожать плечами и грустно покачать головой — не будет так. Несколько лет сложнейшей работы — коту под хвост. Через эту стену я тоже пробиться не смог. Нет в женщине ничего, чтобы заставило её отступится от её обычного «Я всегда права и буду всем указывать!». Ни материнский инстинкт, ни доводы логики — ничего не работает. Только тарелка, разбитая у неё под ногами по ходу разговора — заставляет на время заткнуть рот и сменить тактику. Только удар кулаком по столу и взгляд, в котором читается уверенность в правильности нанесения следующего удара в голову — только это заставляет на пару часов отступиться.

Действительно, не умею я общаться с женщинами. Не достаточно профессионален. Нечего мне противопоставить обычному женскому «Будет или так, как я сказала, или ты об этом пожалеешь!». И никакого отпора с моей стороны....

• 
• 
•