ХВБ+ПВ, 57 - 18 августа 2010 13:53

[I][B]2008г.[/B][/I]

Домовушка лежит в солнечном пятне под широким духмяным кустом и что-то мурлычет под нос. На старый-старый мотив кладёт она всё, что видит сквозь ресницы прищуренными глазами: дрожащие листочки, белые невзрачные цветочки с длинными пушистыми пестиками и тычинками, из которых получаются пышные гроздья, клочки голубого неба, оболоки, похожие на коней, страшных и потешных змиев, старый пуховой плат, спущенный Анфимовной на шею, как приходила она зимой от дровеника и опускалась, усталая, на стул у зеркала, на сам дровенник, на верёвки с развешанным бельём, на лодьи под огромными парусами...

Пасечник прикорнул неподалёку в теньке; он всё утро на солнце, ему приятно там, где попрохладней, куда долетает свежий ветерок от реки, где солнечные лучи не палят темечко. Ему не до глупых фантазий, он вообще глупостев не уважает: он смотрит на Домовушку из-под полей своей травяной шляпы. Смотрит, думает, посасывает лепестки сладкие клевера. Потом лениво вытягивает ближний колосок сорной травы и щекочет Домовушкины розовые пятки.

- Ай! - хохочет она - Ты что озоруешь? - Ну девчонка-девчонкой, голос строжит, а глаза смотрят ласково, и кудельки волос к потному носу и губам липнут.

- Слушай, кудрявая, а как ты тут жила-от без меня все эти годы?

- Долго сказывать. Да и не упомню я всего.

- Вот хитрюга! Так-таки и не помнишь? - он переворачивается на живот, ближе к Домовушкиным ногам и начинает щекотать уже голени, коленки, норовит забраться и выше коленок, да та, осерчав, хватается за мохнатый колосок и с силой вырывает его, так что сама валится на землю и смеётся, кувыркаясь в пыли. Потом оправляет плат, юбку, садится на корточки, подпирает кулачком голову, и взгляд у неё становится прозрачный-прозрачный, словно не в мир она смотрит, а куда-то дальше.

- Ак чтоб не соврать, старый мой хозяин, Анфим Ляксеиц, помер в войну, а через год и жона его, Марья Фёдоровна переставилась. В ту же зиму родилась Лидка, годящая деушка, справная. А родилась она так: хозяин был на работе, Катерина Анфимовна готовила завтрак. Ухватом вытянула чугун с картоплей из печи, ан тут её и прихватило. Чугун всё ж - таки на стол поставила, да и ухват рядом прислонила, а уж потом за спину схватилась и сказала старшей дочери: "Зинаида, никак, рожаю я. Беги к соседке и за фельшером." Соседка Настасья набежала, засуетилася, а как фельшер пришёл, дочка уж лежала на печи в чистую тряпоцку завёрнута. А Настасья - вот ведь, скажу тебе, была змеища, всё глаз на Петра косила, - и говорит елейным голосом: "А уж и сами мы исправилися. Хороша деушка, ладна. Да-ить только, Катерина, правду сказать, деушка-то у тебя без шеи.", схватилась и бежать по соседкам ноость рассказывать. Шея, конечно, была, хошь и коротенька. Да и то сказать - война, почитай три года на одной картопле пополам с корой и мохом, да на мучонке жиденькой с луком или ягодами жили. Молока да сметаны - и вкус забыли.
Но деушка выросла ладная. А какие я ей кудри навивала, бывало! Брат её, Женька, всё смотрел и смеялся: "Эх, Лидка, жаль негатив с тебя нельзя сделать, а то была бы у нас чистая негра.

• 
• 
•